Неточные совпадения
«О чем молится? — думал он в страхе. — Просит
радости или слагает горе у креста, или внезапно застиг ее тут порыв бескорыстного излияния души перед всеутешительным духом? Но какие излияния: души, испытующей силы в борьбе, или благодарной, плачущей за
луч счастья!..»
— Нет, ты знаешь ее, — прибавил он, — ты мне намекал на француза, да я не понял тогда… мне в голову не приходило… — Он замолчал. — А если он бросит ее? — почти с
радостью вдруг сказал он немного погодя, и в глазах у него на минуту мелькнул какой-то
луч. — Может быть, она вспомнит… может быть…
Вспоминая тех, разве можно быть счастливым в полноте, как прежде, с новыми, как бы новые ни были ему милы?» Но можно, можно: старое горе великою тайной жизни человеческой переходит постепенно в тихую умиленную
радость; вместо юной кипучей крови наступает кроткая ясная старость: благословляю восход солнца ежедневный, и сердце мое по-прежнему поет ему, но уже более люблю закат его, длинные косые
лучи его, а с ними тихие, кроткие, умиленные воспоминания, милые образы изо всей долгой и благословенной жизни — а надо всем-то правда Божия, умиляющая, примиряющая, всепрощающая!
Какое-то гнетущее равнодушие было написано на его лице, но в чем заключалась тайна этого равнодушия, это даже ему самому едва ли было известно. Во всяком случае, никто не видал на этом лице
луча не только
радости, но даже самого заурядного удовольствия. Точно это было не лицо, а застывшая маска. Глядит, моргает, носом шевелит, волосами встряхивает, а какой внутренний процесс скрывается за этими движениями — отгадать невозможно.
Или все это роилось бесформенными ощущениями в той глубине темного мозга, о которой говорил Максим, и где
лучи и звуки откладываются одинаково весельем или грустью,
радостью или тоской?..
Анна Михайловна вынула из кошелька и в темноте подала ему бумажку. Слепой быстро выхватил ее из протянутой к нему руки, и под тусклым
лучом, к которому они уже успели подняться, она видела, как он приложил бумажку к щеке и стал водить по ней пальцем. Странно освещенное и бледное лицо, так похожее на лицо ее сына, исказилось вдруг выражением наивной и жадной
радости.
Подобно как в мрачную атмосферу, густым туманом отягченную, проникает полуденный солнца
луч, летит от жизненной его жаркости сгущенная парами влага и, разделенная в составе своем, частию, улегчася, стремительно возносится в неизмеримое пространство эфира и частию, удержав в себе одну только тяжесть земных частиц, падает низу стремительно, мрак, присутствовавший повсюду в небытии светозарного шара, исчезает весь вдруг и, сложив поспешно непроницательной свой покров, улетает на крылех мгновенности, не оставляя по себе ниже знака своего присутствования, — тако при улыбке моей развеялся вид печали, на лицах всего собрания поселившийся;
радость проникла сердца всех быстротечно, и не осталося косого вида неудовольствия нигде.
Луна плывет высоко над землею
Меж бледных туч;
Но движет с вышины волной морскою
Волшебный
луч.
Моей души тебя признало море
Своей луной,
И движется — и в
радости и в горе —
Тобой одной.
Тоской любви, тоской немых стремлений
Душа полна;
Мне тяжело… Но ты чужда смятений,
Как та луна.
От него уже
лучами расходились во все стороны детские грезы, воспоминания,
радости и огорчения.
Еще не видимое глазом, оно раскинуло по небу прозрачный веер розовых
лучей, и капли росы в траве заблестели разноцветными искрами бодрой, вешней
радости.
Вечером, когда садилось солнце, и на стеклах домов устало блестели его красные
лучи, — фабрика выкидывала людей из своих каменных недр, словно отработанный шлак, и они снова шли по улицам, закопченные, с черными лицами, распространяя в воздухе липкий запах машинного масла, блестя голодными зубами. Теперь в их голосах звучало оживление, и даже
радость, — на сегодня кончилась каторга труда, дома ждал ужин и отдых.
— Знаете? — сказал хохол, стоя в двери. — Много горя впереди у людей, много еще крови выжмут из них, но все это, все горе и кровь моя, — малая цена за то, что уже есть в груди у меня, в мозгу моем… Я уже богат, как звезда
лучами, — я все снесу, все вытерплю, — потому что есть во мне
радость, которой никто, ничто, никогда не убьет! В этой
радости — сила!
Она слушала, волновалась, мыслила, мечтала… Но в эти одинокие мечтания неизменно проникал образ Семигорова, как светлый
луч, который пробудил ее от сна, осветил ее душу неведомыми
радостями. Наконец сердце не выдержало — и увлеклось.
Человек, по затемненной своей природе, чувствует то же, что и они, но в нем еще таится светлый
луч рая, — он стремится мало что двигаться физически, но и духовно, то есть освобождать в себе этот духовный райский
луч, и удовлетворяется лишь тогда, когда, побуждаемый этим райским
лучом, придет хоть и в неполное, но приблизительное соприкосновение с величайшей
радостью, с величайшей истиною и величайшим могуществом божества.
Старик Джиованни Туба еще в ранней молодости изменил земле ради моря — эта синяя гладь, то ласковая и тихая, точно взгляд девушки, то бурная, как сердце женщины, охваченное страстью, эта пустыня, поглощающая солнце, ненужное рыбам, ничего не родя от совокупления с живым золотом
лучей, кроме красоты и ослепительного блеска, — коварное море, вечно поющее о чем-то, возбуждая необоримое желание плыть в его даль, — многих оно отнимает у каменистой и немой земли, которая требует так много влаги у небес, так жадно хочет плодотворного труда людей и мало дает
радости — мало!
Между тем Вадим остался у дверей гостиной, устремляя тусклый взор на семейственную картину, оживленную
радостью свидания… и в его душе была
радость, но это был огонь пожара возле тихого
луча месяца.
В селах девушки водят хороводы, тешатся играми, поют песни; задаются темные загадки, толкуются сны, плачут над покойником, копают клады, вынимают следы; но все
лучи этих
радостей, горестей, утех и песен народных — незримо скрещиваются, как бы переплетаются, в одном лице колдуна…
Анисья (оглядывается, бросает работу и всплескивает руками от
радости). Вот не чаяла, тетушка.
Лучил же бог какого гостя ко времени.
— Да, дай мне пить, — сказал Ордынов слабым голосом и стал на ноги. Он еще был очень слаб. Озноб пробежал по спине его, все члены его болели и как будто были разбиты. Но на сердце его было ясно, и
лучи солнца, казалось, согревали его какою-то торжественною, светлою
радостью. Он чувствовал, что новая, сильная, невидимая жизнь началась для него. Голова его слегка закружилась.
Сомкнулись люди, навалились друг на друга, подобно камням, скатившимся с горы; смотришь на них, и овладевает душою необоримое желание сказать им столь большое и огненное слово, кое обожгло бы их, дошло горячим
лучом до глубоко спрятанных душ и оживило и заставило бы людей вздрогнуть, обняться в
радости и любви на жизнь и на смерть.
Холод утра и угрюмость почтальона сообщились мало-помалу и озябшему студенту. Он апатично глядел на природу, ждал солнечного тепла и думал только о том, как, должно быть, жутко и противно бедным деревьям и траве переживать холодные ночи. Солнце взошло мутное, заспанное и холодное. Верхушки деревьев не золотились от восходящего солнца, как пишут обыкновенно,
лучи не ползли по земле, и в полете сонных птиц не заметно было
радости. Каков был холод ночью, таким он остался и при солнце…
И вот человек гасит в своей душе последние проблески надежды на счастье и уходит в темное подполье жизни. Пусть даже случайный
луч не напоминает о мире, где солнце и
радость. Не нужен ему этот мир, вечно дразнящий и обманывающий. У человека свое богатство — страдание.
К утру дождь перестал. Тяжелая завеса туч разорвалась. Живительные солнечные
лучи осветили обледенелую землю. Людям надоело сидеть в дымной юрте, все вышли наружу и стали шумно выражать свою
радость.
Месть Крошки удалась на славу! Отняв от меня моего друга, она лишала меня последнего солнечного
луча, последней
радости в холодных, негостеприимных институтских стенах.
Утром, когда с росою целовались первые
лучи, земля оживала, воздух наполнялся звуками
радости, восторга и надежды, а вечером та же земля затихала и тонула в суровых потемках.
Бывает так, что в темную келию постника, погруженного в молитву, вдруг нечаянно заглянет
луч или сядет у окна келии птичка и запоет свою песню; суровый постник невольно улыбнется, и в его груди из-под тяжелой скорби о грехах, как из-под камня, вдруг польется ручьем тихая, безгрешная
радость.
Она была, несомненно, тем идеалом «матушки-царицы», какой представляет себе русский народ. До своего вступления на престол она жила среди этого народа, радовалась его
радостями и печалилась его горестями. После мрачных лет владычества «немца», как прозвал народ время управления Анны Иоанновны, и краткого правления Анны Леопольдовны императрица Елизавета Петровна, как сказал генерал Ганнибал, в
лучах славы великого Петра появилась на русском престоле, достигнув его по ступеням народной любви.
Последнее, не достигнув еще полудня, целым снопом блестящих
лучей вырвалось в зеркальные окна Зимнего дворца и освещало ряд великолепных комнат, выходивших на площадь, среди которой не возвышалась еще, как ныне, грандиозная колонна, так как тот, о которым напоминает она всем истинно русским людям, наполняя их сердца благоговением, был жив и царствовал на
радость своим подданным и на удивление и поклонение освобожденной им Европы.
В глазах Кузьмы засветился
луч злобной
радости.
Он тихо засмеялся, открыв черные, гнилые зубы, и на суровом, недоступном лице его улыбка разбежалась в тысячах светлых морщинок, как будто солнечный
луч заиграл на темной и глубокой воде. И ушли большие, важные мысли, испуганные человеческою
радостью, и долго была только
радость, только смех, свет солнечный и нежно-пушистый, заснувший цыпленок.
— Да, сказала графиня, после того как
луч солнца, проникнувший в гостиную вместе с этим молодым поколением, исчез, и как будто отвечая на вопрос, которого никто ей не делал, но который постоянно занимал ее. — Сколько страданий, сколько беспокойств перенесено за то, чтобы теперь на них радоваться! А и теперь, право, больше страха, чем
радости. Всё боишься, всё боишься! Именно тот возраст, в котором так много опасностей и для девочек и для мальчиков.